Чудо явления

Колюшку-то я аккурат перед войной родила, а войну-то пришлось мне на фабрике работать «Красное эхо». Назаработку-то к пяти утра ходили, а опаздывать-то нельзя было. Чуть опоздал, сразу посадят. Война ведь была, ну и порядок чтоб был. Вот Колюшка-то у меня и заболел. Да так тяжело: всю ночь маялся, кричал, как в огне горел. Я уж ему и тряпочку мокрую на лоб ему клала, и травкой поила и баюкала его, и на руках-то носила; так до утра и не уснули мы с ним. А утром-то мне на заработку. Конечно, надо бы врача, али фершала, да где ж его в деревне взять-то, да ещё в войну. На работу не идти нельзя: посадят. Оставила я Колюшку-то с бабкой, а сама в город побежала. Бегу, а сама вся плачу. Как, думаю, умрёт сынушка без меня, я мамки-то рядом не будет. Так бегу, и, значит, плачу, а у церкви-то, ну, знаешь, возле остановки Симеоновская вдруг, откуда ни возьмись, подходит ко мне женщина, вроде монашенка. Сама вся в чёрном, платок чёрный, а лицом светлая и глаза добрые. Подходит и говорит: «Не плачь, Варварушка, это ведь зубки у Колюшки режутся. Иди, работай. Придёшь домой, а он улыбается. Да купи ему хоть бараночку». Сказала так, улыбнулась мне, повернулась спиной, да и пошла. А я дальше побежала: опаздывать-то нельзя было. Да вдруг как встану: «Кто же это, думаю, что меня по имени называла и про Колюшку знает? Не наша ли Княжевская?»

Обернулась я, ан её нету. А на сердце-то у меня хорошо, легко стало. Прибежала я на фабрику-то минута в минуту; работаю, а сама пою. Бабы-то удивляются: у всех горе, а я пою.

После смены забежала я на базар, а там чудо-то какое! Одна тётка бараночки продаёт. Да что-то дорого. Денег-то у меня как раз на бараночку и хватило. Бегу я домой, как на крыльях лечу: как там Колюшка-то мой? Прибежала, а он смеётся весь, и зубик прорезался!

Вот я и думаю: женщина та – уж не Богородица ли сама была?